Неточные совпадения
Заметив, что Владимир скрылся,
Онегин, скукой вновь гоним,
Близ Ольги в думу погрузился,
Довольный мщением своим.
За ним и Оленька зевала,
Глазами Ленского искала,
И бесконечный котильон
Ее томил, как тяжкий сон.
Но кончен он. Идут за ужин.
Постели стелют; для гостей
Ночлег отводят
от сеней
До самой девичьи. Всем нужен
Покойный сон. Онегин мой
Один уехал
спать домой.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но
от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и не
смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и
метать все, что ни
попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Так души низкие, будь знатен, силен ты,
Не
смеют на тебя поднять они и взгляды;
Но
упади лишь с высоты:
От первых жди
от них обиды и досады.
Посмотришь, Илья Ильич и отгуляется в полгода, и как вырастет он в это время! Как потолстеет! Как
спит славно! Не налюбуются на него в доме,
замечая, напротив, что, возвратясь в субботу
от немца, ребенок худ и бледен.
— Великодушный друг… «рыцарь»… — прошептала она и вздохнула с трудом, как
от боли, и тут только
заметив другой букет на столе, назначенный Марфеньке, взяла его, машинально поднесла к лицу, но букет выпал у ней из рук, и она сама
упала без чувств на ковер.
— Это правда, —
заметил Марк. — Я пошел бы прямо к делу, да тем и кончил бы! А вот вы сделаете то же, да будете уверять себя и ее, что влезли на высоту и ее туда же затащили — идеалист вы этакий! Порисуйтесь, порисуйтесь! Может быть, и удастся. А то что томить себя вздохами, не
спать, караулить, когда беленькая ручка откинет лиловую занавеску… ждать по неделям
от нее ласкового взгляда…
Но, в противность благородной птице,
от которой он получил свое имя, он не
нападает открыто и
смело: напротив, «орел» прибегает к хитрости и лукавству.
Мы
попали на Тютихе в то время, когда кета шла из моря в реки
метать икру. Представьте себе тысячи тысяч рыб
от 3,3 до 5 кг весом, наводняющих реку и стремящихся вверх, к порогам. Какая-то неудержимая сила заставляет их идти против воды и преодолевать препятствия.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену
от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не
смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может
упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними
от хозяйкиных окон.
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться
от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не
смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти.
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце
пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых. К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и
смело, при народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
И
заметьте, что это отрешение
от мира сего вовсе не ограничивалось университетским курсом и двумя-тремя годами юности. Лучшие люди круга Станкевича умерли; другие остались, какими были, до нынешнего дня. Бойцом и нищим
пал, изнуренный трудом и страданиями, Белинский. Проповедуя науку и гуманность, умер, идучи на свою кафедру, Грановский. Боткин не сделался в самом деле купцом… Никто из них не отличился по службе.
Куропатки иногда так привыкают к житью своему на гумнах, особенно в деревнях степных, около которых нет удобных мест для ночевки и полдневного отдыха, что вовсе не улетают с гумен и, завидя людей, прячутся в отдаленные вороха соломы, в господские большие гуменники, всегда отдельно и даже не близко стоящие к ригам, и вообще в какие-нибудь укромные места; прячутся даже в большие сугробы снега, которые
наметет буран к заборам и околице, поделают в снегу небольшие норы и преспокойно
спят в них по ночам или отдыхают в свободное время
от приискиванья корма.
Оказалось, что умертвия тут нет никакого, а последовала смерть
от стужи, а рана на голове оттого,
мол, что
упала девка в гололедь и расшибла себе голову.
Я
от этого стал уклоняться, потому что их много, а я один, и они меня ни разу не могли
попасть одного и вдоволь отколотить, а при мужиках не
смели, потому что те за мою добродетель всегда стояли за меня.
— Не
смей!.. — ревел на весь дом Ченцов и выстрелил в жену уж дробью, причем несколько дробинок
попало в шею Катрин. Она вскрикнула
от боли и
упала на пол.
Недолго продолжалась между ними борьба.
От сильного удара рукоятью сабли Морозов
упал навзничь. Вяземский подбежал к боярыне, но лишь только кровавые руки его коснулись ее одежды, она отчаянно вскрикнула и лишилась чувств. Князь схватил ее на руки и помчался вниз по лестнице,
метя ступени ее распущенною косой.
Тут только я
заметил, что неподалеку
от меня, слева, двое не
спали и как будто шептались между собою.
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде и
попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не
замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там, не снимая,
от зари до зари.
Выбравшись на набережную, Ботвель приказал вознице ехать к тому месту, где стояла «Бегущая по волнам», но,
попав туда, мы узнали
от вахтенного с баркаса, что судно уведено на рейд, почему наняли шлюпку. Нам пришлось обогнуть несколько пароходов, оглашаемых музыкой и освещенных иллюминацией. Мы стали уходить
от полосы берегового света, погрузясь в сумерки и затем в тьму, где,
заметив неподвижный мачтовый огонь, один из лодочников сказал...
— А непременно: дурака досыта кормить нужно с предосторожностями. Смотрите: вон овсяная лошадь… ставьте ее к овсу
смело: она ест, и ей ничего, а припустите-ка мужичью клячу: она либо облопается и
падет, либо пойдет лягаться во что
попало, пока сама себе все ноги поотколотит. Вон у нас теперь на линии, где чугунку строят, какой мор пошел! Всякий день меня туда возят; человека по четыре, по пяти вскрываю: неукротимо мрут
от хорошей пищи.
Фофан меня лупил за всякую малость. Уже просто человек такой был, что не мог не зверствовать. И вышло
от этого его характера вот какое дело. У берегов Японии, у островов каких-то, Фофан приказал выпороть за что-то молодого матроса, а он болен был, с мачты
упал и кровью харкал. Я и вступись за него, говорю, стало быть, Фофану, что лучше меня,
мол, порите, а не его, он не вынесет… И взбеленился зверяга…
Заметив Боброва, Нина пустила лошадь галопом. Встречный ветер заставлял ее придерживать правой рукой перед шляпы и наклонять вниз голову. Поравнявшись с Андреем Ильичем, она сразу осадила лошадь, и та остановилась, нетерпеливо переступая ногами, раздувая широкие, породистые ноздри и звучно перебирая зубами удила, с которых комьями
падала пена.
От езды у Нины раскраснелось лицо, и волосы, выбившиеся на висках из-под шляпы, откинулись назад длинными тонкими завитками.
Вы, князья Мстислав и буй Роман!
Мчит ваш ум на подвиг мысль живая,
И несетесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу в буйстве одолеть желая.
Вся в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский блещет,
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся земля
от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив копья,
пали на траву
И склонили буйную главу
Под
мечи булатные и стяги.
— Да, бывало и это, а все-таки… Нынче, разумеется, извозчичьих лошадей не разнуздывают, а вместо того ведут разговоры о том, как бы кого прищемить… Эй, господа! отупеете вы
от этих разговоров! право, и не
заметите, как отупеете! Ни поэзии, ни искусства, ни даже радости — ничего у вас нет! Встретишься с вами — именно точно в управу благочиния
попадешь!
Как-то вечером я тихо шел садом, возвращаясь с постройки. Уже начинало темнеть. Не
замечая меня, не слыша моих шагов, сестра ходила около старой, широкой яблони, совершенно бесшумно, точно привидение. Она была в черном и ходила быстро, все по одной линии, взад и вперед, глядя в землю.
Упало с дерева яблоко, она вздрогнула
от шума, остановилась и прижала руки к вискам. В это самое время я подошел к ней.
Теперь сейчас и конец. Ровно год тому, в мае месяце, жилец к нам приходит и говорит бабушке, что он выхлопотал здесь совсем свое дело и что должно ему опять уехать на год в Москву. Я как услышала, побледнела и
упала на стул, как мертвая. Бабушка ничего не
заметила, а он, объявив, что уезжает
от нас, откланялся нам и ушел.
Недавно узнал я
от одной достоверной особы, что в Калужской губернии, на реке Оке, производится с большим успехом следующее уженье. В июне месяце появляется, всего на неделю, по берегам Оки великое множество беленьких бабочек (название их я позабыл). Рыбаки устроивают на песках гладкие точки и зажигают на них небольшие костры с соломой; бабочки бросаются на огонь, обжигаются и
падают, их
сметают в кучки и собирают целыми четвериками.
«Куда пошла она? и зачем я бегу за ней? Зачем?
Упасть перед ней, зарыдать
от раскаяния, целовать ее ноги,
молить о прощении! Я и хотел этого; вся грудь моя разрывалась на части, и никогда, никогда не вспомяну я равнодушно эту минуту. Но — зачем? — подумалось мне. — Разве я не возненавижу ее, может быть, завтра же, именно за то, что сегодня целовал ее ноги? Разве дам я ей счастье? Разве я не узнал сегодня опять, в сотый раз, цены себе? Разве я не замучу ее!»
В той же сцене, где он,
напав на замок польского магната, предавая все огню,
мечу и грабежу татар, вдруг увидел Марию и оцепенел
от удивления, пораженный ее красотою, Мочалов, в первое представление пиесы, был неподражаем!
— У нас, — говорит, — кто ест свой хлеб, тот и голоден. Вон мужики весь век хлеб сеют, а есть его — не
смеют. А что я работать не люблю — верно! Но ведь я вижу:
от работы устанешь, а богат не станешь, но кто много
спит, слава богу — сыт! Ты бы, Матвей, принимал вора за брата, ведь и тобой чужое взято!
Державная рука Ее бросила в урну сей недостойной Республики жребий уничтожения, и Суворов, подобно Ангелу грозному, обнажил
меч истребления; пошел — и вождь мятежников спасается
от смерти пленом; и Прага, крепкая их отчаянием, дымится в своих развалинах; и Варшава
падает к стопам Екатерины.
От Ильи я узнал и про домового, который
спал на катке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колесами, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась
от всякого нескромного взгляда в разных пыльных
заметах — то в риге, то в овине, то на толчее, где осенью толкли замашки.
Я
заметил, что едва ли будет какой-либо толк
от его свидания. Что он ей скажет? К тому же она пьяная и, наверное,
спит уже.
Такое же мистическое значение имеют узлы; с их помощью лечат
от бородавок; страх
нападает на того, кто
заметит в поле закрученные узлом колосья: их спутала нечистая сила.
У меня всегда сердце бывает не на своем месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образ и
молю господа бога, чтобы он сохранил тебя
от всякой беды и
напасти».
Толстая барыня. Да нет, позвольте! Я в двух словах. Вы говорите, что трата сил? И я хотела сказать, когда я ездила на почтовых… Дороги тогда были ужасные, вы этого не помните, а я
замечала, и, как хотите, наша нервность вся
от железных дорог. Я, например, в дороге
спать не могу, — хоть убейте, а не засну.
Но дурная погода влияла и на Егора Тимофеевича, и ночные видения его были беспокойны и воинственны. Каждую ночь на него
нападала стая мокрых чертей и рыжих женщин с лицом его жены, по всем признакам — ведьм. Он долго боролся с врагами под грохот железа и, наконец, разгонял всю стаю, с визгом и стоном разлетавшуюся
от его огненного
меча. Но каждый раз после битвы наутро он бывал настолько разбит, что часа два лежал в постели, пока не набирался свежих сил.
«
Меч и боги да будут нашими судиями!» — ответствовал Рюрик, — и Вадим
пал от руки его, сказав: «Новогородцы!
Он увидел Димитрия среди московской дружины — последним ударом наказал изменника и
пал от руки Холмского, но,
падая на берегу Шелоны, бросил
меч свой в быстрые воды ее…»
Здесь, несмотря на промоченные ноги, он сел на корточки и стал припоминать всё, что он делал: как он перелез через забор, искал ее окно и, наконец, увидал белую тень; как несколько раз, прислушиваясь к малейшему шороху, он подходил и отходил
от окна; как то ему казалось несомненно, что она с досадой на его медлительность ожидает его, то казалось, что это невозможно, чтобы она так легко решилась на свидание; как, наконец, предполагая, что она только
от конфузливости уездной барышни притворяется, что
спит, он решительно подошел и увидал ясно ее положение, но тут вдруг почему-то убежал опрометью назад и, только сильно устыдив трусостью самого себя, подошел к ней
смело и тронул ее за руку.
Желая расположить мое сочинение по всем квинтиллиановским правилам, с соблюдением законов хрии, я, обдумывая его, пошел по дороге, шел, шел и, не
замечая того, очутился в лесу; так как я взошел в него без внимания, то и не удивительно, что потерял дорогу, искал, искал и еще более терялся в лесу; вдруг слышу знакомый лай Левкиной собаки; я пошел в ту сторону, откуда он раздавался, и вскоре был встречен Шариком; шагах в пятнадцати
от него, под большим деревом,
спал Левка.
Но сцена, сделанная нашим Ромео Асе, как мы
заметили, — только симптом болезни, которая точно таким же пошлым образом портит все наши дела, и только нужно нам всмотреться, отчего
попал в беду наш Ромео, мы увидим, чего нам всем, похожим на него, ожидать
от себя и ожидать для себя и во всех других делах.
Всем было немного жутко, все чего-то ждали. И вдруг раздался крик, но не
от боли, а скорее
от испуга. Действительно, пуля
попала в патронную сумку солдатика, который, бледный и с дрожащим лицом, понес показывать ее ротному командиру. И. Н. внимательно осмотрел пулю и,
заметив, что она четырехлинейного калибра, из ружья Пибоди и Мартини, перевел роту в какую-то выемку дороги.
Дело было на одной из маленьких железнодорожных ветвей, так сказать, совсем в стороне
от «большого света». Линия была еще не совсем окончена, поезда ходили неаккуратно, и публику
помещали как
попало. Какой класс ни возьми, все выходит одно и то же — все являются вместе.
*
От одной беды
Целых три растут, —
Вдруг над Питером
Слышен новый гуд.
Не поймет никто,
Отколь гуд идет:
«Ты не
смей дремать,
Трудовой народ,
Как под Питером
Рать Юденича».
Что же делать нам
Всем теперича?
И оттуда бьют,
И отсель
палят —
Ой ты, бедный люд,
Ой ты, Питер-град!
Сомнения, печаль, уныние, негодование, отчаяние, — все эти бесы караулят человека и, как только он ведет праздную жизнь, тотчас же
нападают на него. Самое верное спасение
от всех этих бесов — телесная упорная работа. Возьмется человек за такую работу, и все бесы не
смеют подойти к нему, и только издали ворчат на него.
Это было для
пас ужасное открытие! Мы и не
заметили, что он уже пришел. Когда же это случилось? Мы всё еще просили «отвратить праведный гнев, на ны движимый», и напитать людей, «яко же птицеми онеми», а тут уже все кончено: готово созревшее поле, на котором «стоит колос
от колоса так, что не слыхать человеческого голоса, а сжатый сноп
от снопа — день езды»…
Егор Сергеич дольше всех радел.
От изнеможенья несколько раз
падал он без чувств. И тут
заметили Божьи люди, что в минуты бесчувствия не только обычная пена, но даже кровь показывалась на его губах. Это было признано знаком присущей величайшей благодати.
Она не
замечала опасности и едва отделилась
от берега, как сильная струя воды подхватила ее и понесла к сулою. Несчастное животное
попало в водоворот и на наших глазах утонуло.